«Никакой он не дурак»
Каждый третий ребенок в России с трудом учится читать и писать. У каждого десятого — дислексия. Ее часто называют болезнью гениев, самый известный дислексик — Альберт Эйнштейн. Но чтобы каждый ребенок с дислексией мог проявить свои таланты, система образования должна сильно измениться.
«Не может даже списать нормально»
В два года Александра не говорила ни слова. В четыре ей поставили диагноз «дислексия». В 12 диагностировали дискалькулию и дисграфию. В 19 лет она выиграла олимпиаду по истории и поступила в МГУ без экзаменов.
— Я знаю правила, но все равно пишу с ошибками, — рассказывает Александра. — Могу не увидеть заглавную букву или перепутать буквы. Например, «е» и «и»: едем или едим? Вот мои родители никогда не знают, ем я или еду.
На практике дисграфия выглядит так: Александра пишет текст. Проверяет — ошибок нет. Сдает работу учителю — учитель находит ошибки. «”Я даже проверять не стану. Здесь сплошные ошибки. “Два”, — учитель возвращает листочек обратно. “Вот дура, — слышится с задней парты. — Не может даже списать нормально!” От обиды в горле встает ком. Как же так! Ведь все было правильно. Где ошибки? Неужели я и в самом деле дура?» — так Александра описывает детство в одном из своих рассказов. Его опубликовали в группе Ассоциации родителей и детей с дислексией в фейсбуке. Сейчас в этой группе каждый день появляются посты о том, что такое дислексия и как ее скорректировать. Когда Александра училась в школе, ассоциации еще не было.
— Учителя в школах не хотели вникать в ситуацию. Им это неудобно, неинтересно и не нужно, — рассказывает Анна, Сашина мама. — Когда Александра пошла в первый класс, мне позвонили через месяц. Потребовали отдать ее в школу для недоразвитых детей. Для государства мы не существовали. Нам сказали: «Вам нужно заниматься с логопедом. Но логопед в поликлинике вами заниматься не будет».
На проблемы с письмом накладывалась дискалькулия — проблемы со счетом: пять плюс три у Александры может быть восемь, десять или двенадцать. Ей пришлось сменить три школы, два раза пройти четвертый класс, заниматься с репетитором-дефектологом и поднимать самооценку на занятиях с психологом.
Когда Александре было 12, она занималась с петербургским психологом Еленой Чесноковой, которая одной из первых в России стала применять американские методики коррекции дислексии. Для Александры она разработала индивидуальную программу. На коррекцию дисграфии ушло около десяти дней. На занятиях Александра, в числе прочего, лепила алфавит из пластилина, тренировала навыки чтения и делала упражнения на координацию движений.
— В том возрасте, в котором хорошо бы диагностировать дислексию, ребенок ничего не может сделать сам. Он не понимает, что у других может быть по-другому. Мне даже в голову не приходило, что мой сосед по парте может не делать ошибки, которые делала я, — вспоминает Александра.
— Мне кажется, что дислексия — не болезнь, а дар. Он связан с определенными трудностями в обучении, но в нем есть и положительные стороны. Например, у меня хорошая память. В основном краткосрочная, но тем не менее я могу запоминать большой объем информации.
Первую сессию Александра сдала на пятерки с одной четверкой. Преподаватели в МГУ не знают о ее особенности.
«Заставь одноногого прыгать»
Трудности в обучении с приставкой дис- (дислексия, дискалькулия, дисграфия) не связаны с проблемами умственного развития. Но они часто сопровождаются нарушениями пространственного восприятия, что приводит к плохому почерку. Дети не отличают заглавную «З» от заглавной «Е», пары б/п и д/т и даже после сотого объяснения пишут «Классная радота».
Еще два года назад Саша, несмотря на всю свою сообразительность, не мог написать без ошибки ни одного слова. Учителя и родители думали, что он ленится или делает назло, и ругали его за это.
— Но это все равно что заставлять прыгать человека со сломанной ногой, — объясняет Светлана. — К четвертому классу проблема была уже очень большой. Он не хотел идти в школу, заболевал и не хотел выздоравливать. Одноклассники начали травить его. Это было просто чудовищно!
Светлана занималась с сыном часами, но все без толку. В конце концов одна из учительниц сказала ключевое слово: дислексия.
Результатом трудов стала «условно идеальная модель» процессов, происходящих в мозге и необходимых для успешного чтения и письма. Светлана соотнесла эту модель с тем, что было у ее сына, и приступила к активным действиям. Три недели Саша занимался дома с мамой: 12 раз в день по 5–10 минут каждый час без выходных и перерывов. Чтобы соблюдать график, заводили таймер.
— Ребенок с дислексией не может долго удерживать внимание, выполняя задания, связанные с чтением и письмом. Для него это слишком энергозатратно. До тех пор, пока действия не станут автоматизированными, упражнения с такими детьми нужно делать короткими циклами, но часто.
— Проблема образования детей с дислексией касается не только их самих и их родителей. Эти дети могут стать полезными обществу взрослыми, многие из них талантливы. Но если их десять лет ругать и унижать… Ну, кто-то вырастет сильным. Большинство же станут озлобленными, пассивными и подавленными. Детям с дислексией нужна система решений.
«Детям не хватает воздуха!»
— Школьные учителя ничего не понимали. Дочка читала медленно — заставляли читать чаще. Это вызывало у нее только головную боль, раздражение и нежелание читать вообще.
В Евросоюзе тетради детей с дислексией помечают специальными наклейками, чтобы проверять их письменные работы по-другому. Российское образование таких детей игнорирует. В идеальном мире все дети попадают к логопеду на диагностирование, а в каждой начальной школе работает дефектолог, нейропсихолог и логопед. В реальности обеспечить полный набор могут только частные школы.
— Число детей с проблемами в обучении растет во всех странах, — объясняет профессор Татьяна Ахутина, заведующая лабораторией нейропсихологии на факультете психологии МГУ и попечитель Ассоциации. — Учителя с этим не справляются. Бессмысленно говорить им, что они должны лучше учить — нужна специфическая помощь. Чем раньше ребенок начнет работать над проблемой, тем быстрее он ее преодолеет. Если заниматься два раза в неделю и делать специальные задания, можно скорректировать дислексию за восемь-девять месяцев.
Основные причины трудностей в обучении — генетическая предрасположенность, проблемы внутриутробного развития, неврологические патологии, стрессы, плохая экология и чрезмерная нагрузка. Мода на раннее образование — это для детей скорее плохо, чем хорошо, считает старший научный сотрудник лаборатории нейропсихологии в МГУ Екатерина Матвеева.
— Приходит на прием к неврологу ребенок с синдромом дефицита внимания и гиперактивностью. Он ходит в садик Монтессори, на танцы, в бассейн и театральную студию, а по выходным в Пушкинском музее замечательная программа для детей. Свободное время у ребенка начинается после шести вечера. Мама жалуется, что в шесть часов вечера что-то он не очень спокойно сидит за столиком и не хочет делать аппликацию. Дети перегружены: школа, кружки, секции, занятия с репетиторами. Стоит только чуть-чуть разгрузить ребенка, дать ему воздухом подышать, у него и чтение автоматизируется, и математика улучшается. Детям не хватает воздуха!
— Детям с дислексией вредно «просто переписывать» тексты. Им вредно создавать условия, в которых они снова и снова сделают ошибки. Но не заниматься с ними все равно нельзя, потому что они на многое способны. Лучше всего, если упражнения будут посильными, но в зоне ближайшего развития. Не отчаивайтесь и верьте в ребенка, это важно! Мотивируйте, поддерживайте, направляйте. Любите его искренне, всегда и любым. Очень важно бережно относиться, поддерживать ровное, хорошее эмоциональное состояние. Нельзя ребенка две недели тренировать, а потом наорать на него — все рухнет. В первую очередь снимите с него претензии. Поймите: ему нужна помощь.